Отрывок из новой книги или «мое отношение к татуировкам»

Вашему вниманию представляется отрывок из моей следующей книги. Заодно проиллюстрирую свое отношение к любого рода татуировкам.

— Лейтенантик, — устало сказал я, — слышишь, позови старшего. Ау.

Парень в либерально синей форме и небрежно сдвинутой на макушку фуражке ухмыльнулся мне через плечо и бросил:

— Сиди тихо, ханурик, пока я тебя не обработал.

Я раздраженно вздохнул. В этом возрасте у детей особо зверски чешется от своей облеченности властью.

— В паспорте удостоверение есть, посмотри. Сам будешь потом извиняться, а я ведь тоже по-другому заговорю, — пообещал я и подавил желание облокотиться об прутья решетки (выглядит такое несолидно). Пацан остановился и открыл паспорт.

— Нету здесь ни черта, — с удовольствием ответил он, пролистав книжечку в дешевой обложке из кожзама. — Что, посеял свою ксиву заслуженного любителя пива?

Какая нелепая шутка, подумал я. И тут же до меня дошло, что я в самом деле мог оставить удостоверение дома. Точно, как сейчас помню, клал на полочку в прихожей. Мало нас преподаватели пороли: без ксивы ты букашка, а с ксивой — прокурорский. Не то, чтобы особо уважаемый обществом человек, служба наша как будто не видна, но с тобой уже хотя бы будут считаться. А не вот это всё на конной тяге.

— Позвони в городскую прокуратуру, — сказал я раздраженно. — Назовешь мою фамилию. В последний раз предлагаю, лейтенант. Хуже будет.

— А в ларек за портвешком не сбегать? — язвительно спросил пацан и ушел в свою конуру.

Да что у него за фиксация такая на алкоголе? Понятно, что от меня несет спиртом. Но ведь не боевым, а целебным. Горло разболелось, вот я и полоскал спецсредством. И запах совсем не такой, как у обычных напитков. Ох, дети.

Черт с ним. Будет старший проходить, переговорю с ним. А дальше пусть особист разбирается. Это можно было бы назвать мелкой мстительностью, но такую наглость нужно наказывать. Раз уж не пресекли в ходе воспитательного процесса.

Однако, надо же так влипнуть. На ровном ведь месте, и еще без удостоверения. Понятно, сейчас гребут всех подряд, но вот так залететь — это даже не удача, это какой-то позор. Но и носить всё время военную форму тоже нельзя. Она на балансе, за неё отчитываться надо. Зато теперь отчитаюсь как следует.

Я отвернулся от решетки, чуть не споткнувшись из-за спадавшего ботинка (хоть шнурки, ремень и галстук отняли, не повешусь), подтянул брюки и сел на высокотехнологичные нары из шершавой пластмассы. В учебке на гауптвахте были железные. Но там и задача другая ставилась, педагогическая. Немедленно за этим я вспомнил моего странного врага Кассе и настроение у меня окончательно испортилось.

Чтобы выкинуть из головы эти дурацкие воспоминания, я задумался о том, что шершавость пластмассы, из которой были изготовлены нары, отлично годилась для заточки, собственно, заточки. Поставь я себе такую цель, на всю работу ушла бы всего пара часов. Только вот что именно затачивать... Мда, это была проблема. Будь у меня хотя бы авторучка... Впрочем, она уже сама по себе оружие в умелых руках. Затем мои буксующие нелегальные мысли прервали.

— Старичок... — подала голос тень в другом углу.

Глаза мои уже достаточно привыкли к сумраку, и я смог разглядеть на нарах напротив босого мужика в полосатой рубашке и мятых черных брюках.

— Ты кто? — спросил мужик низким, немного хриплым, голосом.

— Человек, — буркнул я. Разговаривать мне совсем не хотелось, тем более с такой аудиторией.

— Это еще придется доказать, — философски сказал мужик и я удивленно поднял на него взгляд.

Мужику был за сорок. Он лениво разглядывал меня, склонив голову набок. Странно так разглядывал.

— Чего ждешь, снимай рубашку, — сказал он.

Я аж икнул от такого предложения.

— Может, сперва чаю выпьем? — ответил я.

Да тьфу ты, раздраженно подумал я. Не собирался я крутиться в таких кругах, и в надзиратели тоже не было планов идти (даже в оперчасть), потому и успешно забыл всю современную феню, которую нам преподавали в университете. А по ней человеком теперь назывался бродяга, то есть профессиональный или полупрофессиональный ходок по тюрьмам и зонам. Еще отец мне рассказывал когда-то, было дело. Но забыть его рассказ было позволительно, а вот «вертухайский» курс, как мы его называли, нехорошо. Это в жизни могло пригодиться, вот как сейчас. Теперь и с предложением снять рубашку всё тоже стало ясно.

— Нет у меня колов, — сказал я утомленно.

— Как это? И чем же ты докажешь, что ты человек? — спросил мужик немного удивленно.

— А я не человек. Я тут гость.

— Бывает же, — прокомментировал мужик. Я заметил на его руке шестерню с какими-то плохо различимыми символами на каждом зубце, что было довольно характерно — пассажир сиживал вполне профессионально. Каждый зубец должен был означать конкретную статью. Набивали такие шестерни принудительно (как перстни в свое время), и только в одной зоне, название которой я забыл.

— Большинство людей... — начал я и махнул рукой. Объясняться с ним не было ни сил ни желания. — Ты мне скажи лучше, зачем вы, синие, эти партаки себе всё время бьете? Это же как клеймо, вас никто ни на работу не возьмет, ни даже на порог не пустит.

— Нам туда дорога и так заказана, — рассудительно ответил урка, пожимая плечами. — Узнают либо через реестр, либо так. Без разницы. А дома это вещь незаменимая.

Домом они называли, собственно, тюрьму. Точнее, любое место лишения свободы. Хотя, наверное, обезьянник, для нас обоих был местом неподходящим.

— Чего это? — я прикинулся, будто не знаю ответа. Вообще-то этот человек довольно красиво излагал мысль и, судя по голосу, был довольно неглупым гражданином. Мне захотелось послушать его еще.

— Ну как. Тело, оно же, как правило, всегда с тобой, отнять его не могут. Как и то, что на этом теле нарисовано. Вот у тебя ксивы не хватило, чтобы из этого вольера выйти. А мои документы все со мной. Вот, видишь, звезда на штурвале? — он показал мне кулак с шестерней. — Это значит, кража со взломом.

Опа. А вот тут пошла лажа. Звезда значила совсем не это. Я точно не помнил, что именно, но гарантированно не кражу, даже со взломом. Да это было логично, никто бы не стал закладывать в таком мощном символе такой пустяковый смысл. Но это ладно, а вот зачем он мне соврал? Подсадная утка? Всех такой беседой раскручивает, а сам сидит у околотка на зарплате?

Вскрываться, что я в курсе таких подробностей, совсем не стоило. Он, конечно, слышал, что я говорил с лейтенантом о прокуратуре (хотя мало ли что человек может наплести под страхом заключения), но знать о том, что я следователь, да еще и военный, ему не надо было совсем. А с другой стороны, включать дурачка тоже не вполне правильно. Он явно не идиот.

— Разве? За кражу — звезду? Мне казалось, звезду должны бить за что-то особенное. Вроде узника совести или военного преступника.

Секунду я видел в его глазах напряженную работу мысли.

— Может быть. Но раз уж ты такой фраер, то не нужно тебе забивать голову этими деталями. Если ты, конечно, не собираешься попыхтеть. А ты ведь вряд ли, слишком у тебя лицо смазливое.

— Я не зарекаюсь, — мрачно ответил я.

— Правильно, — благосклонно кивнул мне синий. — Поэтому татуировочку советую набить, хотя бы одну. Чтобы было с чем присаживаться, случились такая неприятность.

Да щас. Свои же заставят наждачкой сводить. Я помню, скольким бойцам из нашего отделения отказали в приемной комиссии юридического университета только из-за наличия безобидной татуировки о прохождении службы в аэрокосмических войсках. А еще я помню, как они же, задолго до этого, укоряли меня за отказ её набивать.

— А то спросят с тебя менее покладистые бродяги, — продолжал урка, — а ты им нагрубишь, как мне, и поплатишься. А у меня всё как на ладони. Вот штурвал, на плече погон, всё как полагается. А что с тобой делать? Как понять, кто ты по жизни? Для этого партаки и нужны. Это как роспись.

— Тебя как звать? — спросил я.

Урка помедлил, но ответил:

— Иллат.

— Вот, что я тебе скажу, Иллат. Я из тех людей, которые имеют самую главную татуировку.

— Какую?

— Ту, которую не видно, конечно. Шкурку с тебя могут снять и натянуть на абажур. А с меня снимай не снимай, умру я всё равно с тем самым главным колом. Никто не отберет.

— Да что за татуировка такая?

— Я ж и говорю, главная. Потому что невидимая. Она содержит в себе все остальные татуировки, какие бывают. И те, которые еще не набили, и те, которые даже еще не придумали.

— И какой от неё толк? Кроме того, что не отнять?

— Такой, что с её помощью я нигде не пропаду. Даже здесь и сейчас. Вот если бы у тебя сейчас под языком лезвие бритвы было, ты бы меня не полоснул. А всё потому, что сам эту татуировку видишь. Чувствуешь, если быть точнее.

— Ой, фуфло несешь ты, — недоверчиво покачал головой Иллат.

— На самом деле, я тебе скажу, есть еще одна татуировка. Даже главнее, чем та, которая на мне.

— Куда уж дальше, — буркнул синий.

— Есть куда. Но фокус в том, что когда ты про неё задумываешься, она исчезает. Единственный способ её набить — не думать о ней, а просто подсознательно знать, что она на тебе есть. С ней тебя даже Источник разума не просветит, — добавил я таинственно.

— Фуфло, — уверенно сказал мужик. — Как есть фуфло.

— Ты можешь не верить, — сказал я небрежно.

— И что, она на тебе тоже есть?

— Сомневаюсь, — честно ответил я. — Про неё даже думать нельзя, не то, что говорить. Да и не достоин я. Возможно, ещё. А возможно, вообще. Тебе, в общем-то, уже поздно, но я бы на твоем месте задумался о той, предыдущей. На любой хате в авторитете будешь.

Снаружи камеры послышались шаги.

— Слышь, алкаш? На выход. Спиной ко мне, просовывай руки, — велел лейтенантик. — А ты сиди смирно, сволочь. С тобой потом разберемся.

Я встал, подошел к решетке и развернулся. Иллат занервничал.

— Так это, уважаемый, а как её получить-то, твою татуировку почти самую главную?

Щелкнули на моих руках холодные наручники.

Я в последний раз глянул на Иллата. Мне очень хотелось посоветовать ему получить высшее образование. Но как? У таких один учитель — тюрьма.

— Туда, где её бьют, каждый сам свой путь освещает, сердцем.

— Не умничай, — буркнул мне в спину лейтенант и открыл камеру.